Достояние павших  - Сергей Малицкий

Почему же он все еще жив?

И почему зудит в ушах этот исполненный ненависти крик – «Ты никуда не денешься!»

И как он все-таки выберется отсюда?

И нужно ли ему выбираться?

Может быть, именно здесь его место?

Вокруг все было серым, но три входа в лабиринт полнились мраком. Они казались чернее, чем языки пламени на светильниках, закрепленных в простенках. Такие же черные, как числа – «три» слева от трех входов, «девять» – справа. Схема лабиринта на стене здесь не висела. «Конечно, – подумал Тис, – она и не должна здесь висеть. Эта схема того лабиринта. А этот должен отличаться от него и, конечно, не только цветом стен. Может быть здесь и нет никакого лабиринта. Но входить в эти черные врата нельзя. Уйти сейчас, это словно бросить что-то начатое на полпути».

Глик как-то поднял брошенную Тисом поковку, сунул ее в горн, а потом долго стучал по ней молотком, пока она не превратилась в небольшой, но довольно удобный нож. Когда безделушка зашипела в банке с маслом, Тис взял щипцы, выудил ее, осторожно коснулся пальцем, потом протер тряпицей и уставился на Глика. Зачем он старался? Это же обычное железо, даже не сталь!

– Никогда не бросай начатую работу, – сказал ему Глик. – Не начинай ту, которая покажется тебе бесполезной. Но начатую – заканчивай. Даже если ты закончишь ее не так, как собирался. Посмотри, какой ножик получился. Да, ржавчина его не обойдет, но он никогда не помешает в дальней дороге. Да и поточить его можно о любой камень. Понимаешь, никто из нас не знает, что будет главным делом его жизни. Никто из нас не знает, на каком шаге оборвется его путь. Поэтому надо постараться, чтобы путь оборвался как можно ближе к намеченной цели, а твоя жизнь была наполнена законченными тобой делами. И незавершенным может быть лишь одно. То, что у тебя в руках.

– Еще не время, – пробормотал Тис, глядя на три черных проема.

– А если ты больше не сможешь попасть сюда? – пробудился где-то внутри ехидный голосок.

– Значит не судьба, – ответил он сам себе. – Или не моя судьба.

И он медленно пошел дальше, минуя и ярус с серыми гротами, в которых клубилось что-то едва различимое, но тоже не касалось его пока. И ярус среднего зала, где ему почудились тени, возле закрепленных в каменной игровой плоти столбов. И столь же серый верхний подземный ярус, где иней на дверях кладовых Тайса вдруг показался ему теплее теплого, и он стал прижимать к нему ладони, удивляясь, почему тот не тает от его рук, а согревает их. И почему лед нарастает в тех местах, где он прикасается к ним.

А потом он увидел Гантанаса и Тайса.

Здесь Гантанас был худым и бледным, похожим на тень настоящего Гантанаса. Зато Тайс был спокойным и твердым, хотя и его от тени отличить было бы непросто. Они говорили о чем-то, но Тису пришлось подойти почти вплотную, чтобы разобрать хотя бы какие-то слова. Или же он угадывал по губам?

– Ты хорошо подумал? – спрашивал у полупрозрачного Тайса полупрозрачный Гантанас. – Дай мне месяц, я найду замену Ийле. Она писала, что время терпит.

– Ты не найдешь замены, – вздыхал Тайс. – И ты сам это знаешь. Из их семейки подняться на маяк могли бы только она, ее мать и Ойга. Может быть, Глик, но его уже нет. Можешь считать это проклятьем, но как-то странно получается, не находишь? Почему этим проклятьем одариваются только те, кто противостоит злу?

– Не только отпрыски Нимхов, причем, думаю, благодаря крови Моны, способны уходить в мглистую сторону, – горячился Гантанас. – Я когда-то это мог, ты знаешь, как я лишился этой способности.

– Ты надорвался, – вздохнул Тайс. – Я говорил тебе, не пытайся все взваливать на свои плечи. Всему свое время, каждому мечу – своя рука.

– Я всего лишь пытался последовать за смотрителем, – опустил голову Гантанас. – Он поднялся на среднюю башню, и пропал. Куда он еще мог деться? Только в лабиринт. Но лабиринт меня не принял. Я очнулся в Зеркальной комнате, выполз на поверхность и полгода плевался кровью. Я слишком стар, Тайс.

– Я тоже не молод, – засмеялся Тайс. – Позволь мне избавиться от ключей и завершить свою жизнь так, как я хочу. Ни Ийле, ни Ойга, ни Мона не остановят Дейка или Файпа, или кто там еще придет к маяку, а я остановлю. Да и не стоит обращать братьев и сестер самих на себя, Мона может этого не пережить. Я там нужен и я смогу. Из тех, кто остался, только я да Тид, но Тид нужен тебе здесь, ведь так?

– Так, – опустил голову Гантанас. – Хотя, скорее, я ему нужен здесь. Да и ты тоже.

– Успокойся, – маленький Тайс обнял Гантанаса и уткнулся ему носом в грудь. – Я пока помирать не собираюсь. Ищи замену. Несколько лет я еще продержусь. Пора мне побыть хранителем. Быть хранителем Дрохайта – пожалуй, самая великая честь, которая только может быть. А ты расти детей. Думаю, что кое-кто из них способен бродить сумрачными коридорами. Джор, Олк, Мисарта. Она так уж точно, всякий раз уходит на полшага, когда преодолевает четыре предела.

– Тис, – напомнил Гантанас, и Тис задрожал, потому что звук собственного имени словно обдал его жаром.

– Тис, – кивнул Тайс. – Где он теперь?

– Наверху, – вздохнул Гантанас. – Но никто не поднимется туда вслед за ним. Ему может помочь только он сам.

– Лет пятьдесят назад ты бы бросился за ним и прикрыл его собственной грудью, – засмеялся Тайс.

– И погубил бы его, – покачал головой Гантанас.

– А если мерзость через него проникнет в Стебли? – спросил Тайс, ткнув пальцем в потолок подвала.

– Она уже проникла, – ответил Гантанас. – Но она подвешена на тонкой нити, которая полнит Тиса ядом. Надеюсь, она оборвется.

– Вместе с ним, – покачал головой Тайс. – Вместе с ним, старый друг. И ты знаешь это. Никто не может выдержать такого. И то, что твой дальний родственник Тис еще жив, это чудо никак не меньшее, чем загадка четырех пределов.

– Он справится, – твердо сказал Гантанас.

– Или умрет, – вздохнул Тайс.

– И это тоже будет его победой, – медленно произнес Гантанас. – Он справится так или иначе.

– Я буду молиться об этом, – сказал Тайс. – Все, друг. Тид дает мне свою лошаденку, Хила напекла пирогов, скарб собран, пора выходить. Ты же знаешь, если за концом дороги следует начало следующей, это еще не конец.

– Это еще не конец, – согласился Гантанас. – Пойдем, я провожу тебя.

Оба старика обнялись и медленно и беззвучно направились к лестнице, а Тис еще долго стоял в двух локтях от места их разговора и повторял, словно сломанные часы одно и то же – «Это еще не конец, это еще не конец».

А потом еще одно.

«Он справится».

И даже так.

«Он справится так или иначе».

«Так или иначе».

Дальше он все делал очень медленно. Не только потому, что боль с каждым шагом вновь захватывала его тело. Не только потому, что силы как будто покинули его. Нет. Он просто боялся. Он боялся того, что эти шаги его станут последними. Боялся, что больше не увидит озорных девчонок, не погладит кота, не обнимет спасавшего его столько недель Джора, не поклонится Гантанасу, который верит в него. Боялся, что все это в последний раз. И неожиданно этот страх показался ему больше страха боли. И даже больше страха, что он, Тис, сын Мэтт, обманет ее ожидания, и что обратится в поганую мерзость и будет прислуживать тем, кто убил ее. Тем, кто убил его мать.